⠀
⠀
Art&Science это область современного искусства, представители которого используют различные концептуальные основания, научно-исследовательские методики и новейшие технологии при производстве своих работ — художественных произведений.
Специфика Art&Science заключается в том, что этому явлению присуще переосмысление связи искусства с научно-техническими исследованиями. Художники могут работать с высокими технологиями — от IT и робототехники, до нейро- и биомедицины. Также могут использовать медиа-археологические подходы — допустим, устаревшие или забытые технологии. Например, одно из поднаправлений Art&Science «сделай сам» — DIY — как раз специализируется на работе с такого рода технологиями, но переосмысленными по-своему.
Art&Science — это большой зонтичный тренд, который объединяет собой множество поднаправлений, в зависимости от используемых стратегий. Есть художники, которые работают с различными проявлениями живого, взаимодействуют с биологами — био-арт отсюда произошел. Это одна история. Другая — авторы, которые в своих практиках используют кинетические и робототехнические системы, — подобные устройства и аппараты известны еще с античности. Многие художники обращаются сегодня к информационным технологиям — от программирования (software art) до использования нейронных сетей, клеточных автоматов и искусственной жизни (Alife).
Кроме того, есть целый узел нейро- и биомедицинских технологий: генная инженерия, имплантология, синтетическая биология, тканевая инженерия, занимающаяся выращиванием различных культур, нейрофизиологические приложения — допустим, шлем, который считывает импульсы головного мозга. Это всё укладывается в раздел искусства и биомедицины.
Отдельный большое направление — гражданская наука (citizen science), когда художники используют различные научные подходы, но делают это в открытой, доступной и дискуссионной форме. Они пытаются превратить знания в технологию и сделать это публично. Не секрет, что наука обладает своим собственным, довольно герметичным языком. А гражданская наука задействует неформальные подходы и часто — с критических позиций. Также не стоит исключать вклад художников и в популяризацию науки; они способны делать это в современной и доступной форме. Именно так у людей создается прочная гуманитарная основа, которая позволяет им работать с новыми сущностями.
На принципах дополнения и исключения. С одной стороны, художник в силу своего любопытства, интереса, склонностей или образовательного бэкграунда (допустим, у него техническая специальность) может обладать серьезными познаниями и навыками. И он работает с этими технологиями, как с медиумом — выражая на этом языке то, что он хочет сказать. Есть даже художники, которым удается влиять на развитие науки — их совсем немного, но они есть. Так, например, в Массачусетском технологическом институте уже более тридцати лет работает в научных группах замечательный художник Джо Дэвис. Он делает удивительные проекты, совершенно иррациональные, которые, к слову, в свое время помогли ученым МТИ выйти на область, получившую впоследствии название «синтетическая биология».
С другой стороны, есть художники, которые взаимодействуют с учеными на партнерских основаниях. Разговаривали, нашли точки соприкосновения и решили: «давай сделаем проект». Тогда ученый отвечает за научную составляющую, а художник — за работу с субъективными смыслами. На уровне сложных систем это может выглядеть как объединение научной лаборатории и художественного центра — явление, которое представлено в современном искусстве на самом солидном уровне (Центр ZKM в Карлсруэ, ICC-NTT Музей интеркоммуникаций в Токио, система проектных центров в международных университетах). На более простом уровне, мы имеем идею «пар», творческих тандемов и групп, в которых наравне со связкой «наука-искусство», также отрабатывается связь «традиция-инновация». В принципе неважно, кто именно — художник или ученый — в такой системе отвечает за новизну, а кто — за связь с традицией. Важно, что в результате эта пара способствует вызреванию в нас представлений о том, что мир когда-то был иным и в принципе мог бы стать совершенно другим.
Ну и третья категория: когда ученый вдруг осознает, что его деятельность может получить оценку не только в научной области. Речь идет не столько о каких-то эстетических особенностях проекта, сколько о пределах рациональности, которая является одним из основополагающих условий научного мировоззрения. Вообще, произведения серьезных ученых в поле современного искусства — не редкость. Например, сингапурец Адриан Дэвид Чеок каждую свою научную разработку сопровождает художественным проектом и широко выставляется на фестивалях современного искусства по всему миру. Или Кен Голдберг — известный американский ученый, неоднократно отмеченный призами за научные труды в области искусственной жизни, делает инсталляции, пишет пьесы и выпускает художественные книги. Его произведения неоднократно экспонировались на Венецианской биеннале, находятся в крупных музейных коллекциях. Таких примеров много, эти ученые хорошо понимают специфику современного искусства и делают по-настоящему интересные работы. Они подходят к реализации своих произведений уже не только с точки зрения научных методов и технологий, которые «вшиты» в проект, но и с точки зрения художественных критериев. И в этом отношении очень важно понимать, чем же всё-таки искусство отличается от науки.
Основное отличие заключается в следующем: искусство в своих практиках и метафорах не столько подтверждает версии окружающей реальности, сколько очерчивает границы их применимости. Тем самым искусство совершает шаг в область неопределенности, хаотического, непредсказуемого, где не работает рациональность как таковая. В основе такого подхода лежит та же самая схема, что и в повседневных играх – мы берем извне элементы непредсказуемости и хаоса и инсталлируем их в «знаниевую» систему.
В этом смысле искусство может работать как дополнительный инструмент для ученого-исследователя. Поэтому во многих научных институциях художники занимают позицию равную с ученым. Ученый понимает, что художники, используя интуитивные подходы, могут открыть области очень интересных приложений и технологий. В принципе неважно, как будет реализовано такое моделирование – в игровой или научно-исследовательской форме. Важно то, что область немыслимого встраивается в «знаниевую основу» и дает толчок к появлению новых и более сложных творений. Ведь что такое инновация? Это усложнение структуры пространства решений за счет внешнего по отношению к системе ресурса. Для науки искусство — это внешний ресурс.
Когда я даю определение Art&Science, я всегда делаю оговорку, что это определение сформулировано представителем современного искусства. Но если вы спросите, допустим, учёного или инженера, которые работают в области Art&Science, я не исключаю, что это определение будет другим. И они, скорее всего, будут тоже правы. Ведь мы есть то, откуда мы мыслим. С их точки зрения Art&Science — это будет некая третья область, которая не принадлежит в полной мере ни искусству, ни науке. Почему нет? Здесь я вижу то, чем Art&Science может стать — очень перспективной исследовательской и проектной площадкой. Но поскольку я человек олдскульный и принадлежу современному искусству, то я полагаю Art&Science частью искусства.
Мне очень нравится проект бельгийского художника Тура ван Балена. Он работает на стыке искусства и синтетической биологии — наиболее перспективного направления генной инженерии последних лет. Так вот, Тур ван Бален обратил внимание на голубей, которые воспринимаются большинством населения в качестве «летающих крыс». Мало того, что эти птицы являются переносчиками различных возбудителей болезней, так они еще и приносят массу хлопот коммунальным службам, загрязняя пометом здания, скульптуры и зеленые насаждения. При помощи инструментов синтетической биологии Ван Бален сконструировал последовательность, которую добавил в геном бактерии. Полученные искусственные бактерии изменили метаболические свойства голубей таким образом, что в результате голуби начали испражняться моющими средствами. Подразумевается, что городским службам остается просто приехать к испачканной скульптуре или фасаду и обдать их струей воды. Это пример работы современного био-артиста.
Другой проект — очень значимая работа последних десятилетий, совместный проект австралийской группы художников SymbioticA и американских нейробиологов под руководством доктора Стива Поттера. Его суть сводилась к осуществлению коммуникации между разными компонентами т.н. «полуживого» художника. Одна его часть — мультиэлектродная матрица, на которой были культивированы корковые нейроны эмбриона крысы — эта часть находилась в лаборатории Стива Поттера в Атланте. Нервная активность этих нейронов посредством Интернета в режиме реального времени сообщалась механической руке. При этом сама механическая рука с закрепленными на ней маркерами могла находиться где угодно. В итоге двигательные инструкции нескольких тысяч крысиных нейронов, переданные по интернету, заставляли руку рисовать картины — в зависимости от поступающей на эту нейронную матрицу информации.
Одна из лучших презентаций этого проекта состоялась в свое время в Москве, когда этому «полуживому» роботу-художнику было предложено задаться классическим вопросом изобразительного искусства — «Что есть визуальность?» — и нарисовать «Черный квадрат» Малевича. Камера, отслеживающая оригинал и посылающая массив данных в Атланту, была установлена в Третьяковской галерее. Понятно, что для всего мира, Малевич — это один из главных брендов ХХ века. И принять участие в поддержании этого бренда — святая обязанность не только каждого художника, но и как выяснилось, каждой недокрысы-живописца. Любопытно, что общую задачу проекта его авторы сформулировали так: «Мы пытаемся создать сущность, которая со временем будет развиваться, учиться и выражать себя через искусство». Согласитесь, это задача высочайшего уровня сложности.
Третий проект. Произведение австралийского художника Стеларка, которое также уже стало классикой техноискусства. В своих работах Стеларк уже более пятидесяти лет испытывает пределы человеческого тела. Одна из его главных работ, принесшая художнику мировую славу в 80-х годах, — создание третьей кибернетической руки. В дополнение к ней он при помощи специалистов сконструировал на своем предплечье третье ухо. Это ухо не слышит, но способно работать в качестве приемопередатчика. Периодически Стеларк соединяет свое третье ухо с компьютерной системой и становится открытым для «публичного» доступа — третье ухо позволяет слышать другим людям то, что слышит оно само, вне зависимости от местонахождения художника. В 2010 году я выступил в качестве куратора этого проекта от России (проект «Интернет-ухо») — мы тестировали возможности создаваемой художником человеко-машинной системы совместно с ведущими исследовательскими институциями в области Art&Science из Дании и Франции. Свой подход в трактовке человеческого тела, как расширяющейся технобиологической структуры, Стеларк называет «альтернативной архитектурой тела».
С этой точки зрения интересно сравнить контекст современного искусства с модернистской парадигмой — достаточно вспомнить миф об отрезанном ухе Ван Гога. Если модернистское искусство последовательно избавлялось от внешних излишеств и декора (будь то уши или носы), то современное искусство не столько скрадывает ущерб, сколько образует излишек. Стеларк говорит ровно об этом — вместо замены недостающих или недействующих частей тела, биоинтерфейсы усиливают функции тела. Современное общество действует точно также — оно наращивает избыток: больше ушей, больше знаний, больше когнитивности! Будь образованней, повышай свою конкурентноспособность и никогда не расслабляйся, иначе проиграешь. Любопытно, как меняется эта риторика сейчас, в период коронакризиса. Главный слоган отныне звучит так: «Не выходи из дома, лежи на диване — и спасешь человечество!» Что надо, чтобы быть супергероем в наши времена…